Сергей Лексутов - Ефрейтор Икс [СИ]
Павел спокойно шел на него, говоря размеренным голосом:
— Юра, как ты посмел на меня руку поднять? Ты извинишься, или тебя искупать? Если ты связался с Люськой, теперь терпи, она тебя еще и не так в дерьме изваляет…
Юрка, неумело заслонившись кулаками, ринулся на него. Павел на сей раз блокировал размашистый удар, взял руку в захват, второй рукой захватил Юрку за шею, и сдавил так, что он тут же дергаться перестал. Все произошло так быстро, что никто не успел вмешаться.
Павел шепнул Юрке на ухо:
— Ты что, придурок, еще не понял, что я тебя как котенка в любой момент удавить могу? Я тебя сейчас отпущу, но если ты опять начнешь ручонками махать, вырублю на полном серьезе, до утра. Ты меня понял? — Юрка молчал, Павел подтолкнул его коленом под задницу, еще раз спросил с угрозой: — Ты меня понял?
— Понял… — наконец выдавил из себя Юрка.
Павел отпустил его и стоял с опущенными руками, криво ухмыляясь. Юрка секунду колебался, но все же здравый смысл взял верх, и он отошел к воде, присел на корточки и принялся умываться.
Павел вернулся к достархану. Люську утешали Рындин с Коком, они были единственными здесь, кто не знал Люськи. Усевшись на свое место, он обнаружил, что рядом сидит Милена со стаканом настойки в руке, и мечтательным взором смотрит куда-то поверх голов на реку. А кто-то уже разливал. Водки было явно излишнее количество, но это никого не пугало. Взяв стакан, Павел поглядел на Милену, она уже смотрела на него, проговорила медленно:
— Как бы я хотела, чтобы и за меня так же умело могли заступиться…
— Ты разве не заметила? Я вовсе не собирался за нее заступаться, нашелся хоть один человек, лишенный интеллигентских комплексов, который хотел ей морду набить. Она просто спряталась за меня, а этот пацан до того разошелся, что чуть не заехал мне кулаком в глаз. Просто, мне пришлось его успокоить…
Она бросила взгляд на другую сторону достархана, спросила:
— Как думаешь, она его соблазнит?
Павел тоже поглядел в ту сторону, Люська уже оживленно щебетала с Коком, видимо, об искусстве.
— Да запросто! — проговорил Павел убежденно. — Сколько ему? Лет шестьдесят пять? Да для него это подарок судьбы, такую молодую и темпераментную напоследок трахнуть…
Он опьянел, но еще не на столько, чтобы не видеть все окружающее, а тем более, чтобы не поинтересоваться, кто она такая, если сам Кок назвал расцветающим талантом.
Он спросил:
— Чем занимаешься-то?
— Работаю литсотрудником в университетской многотиражке, ну и критические статьи пишу, рассказы. А вообще, я очень фантастику люблю, и пишу фантастические романы. Ты только об этом Коку не говори, он тут же на мне крест поставит… Потому что в восторг его привели только мои реалистические вещи, впрочем, они не совсем реалистичные…
Павел изумленно воззрился на нее:
— Фанта-асти-ику-у?!
Она невозмутимо готовила себе очередной бутерброд.
Оправившись от изумления, он проговорил:
— Ты знаешь, я тоже пишу фантастику… Давай хоть ты меня покритикуешь? А то я столько глупостей наслушался, давая на обсуждение свои повести… Ты знаешь, тут никто не любит фантастику! Прямо, патология какая-то, будто ген какой-то из них выпал…
Она улыбнулась, сказала:
— А я думала, что в нашем городе я одна фантаст…
— Ну, вот видишь, теперь не одна.
Неожиданно между ними возник Кок, он что-то хотел сказать, но Павел поспешно схватил бутылку, набулькал ему в стакан до половины, плеснул себе, и торжественно проорал:
— Я поднимаю этот тост за здоровый снобизм и конформизм наших критиков и литературоведов! За процветание той доброй половины нашей литературы, которую они ведать не хотят! — и Павел одним духом опрокинул стакан.
Но Кок был уже настолько пьян, что не обиделся. Выпив водку, снова попытался приклеиться к Милене, но тут появилась Люська, и уволокла его куда-то.
Тем временем благопристойная пирушка окончательно превратилась в разнузданную пьянку. Кто-то, раздевшись, уже лез в реку, за кустами, не особенно и отдалившись, Кок в засос целовался с Люськой, и распалился так, что готов был ее тут же и завалить на песок, она, на сколько ее знал Павел, была бы совсем не прочь на виду у всех предаться разврату.
Милена проговорила злорадно:
— Она потому так в него вцепилась, что видела, как он за мной ухлестывал.
Они сидели и мирно беседовали посреди всеобщего буйства. Юрка опять с кем-то дрался, звали Павла, унять его, но он величественно повел дланью, и бросил через плечо:
— Сами управляйтесь…
Наконец, даже Павел стал плохо соображать. Милена теребила его за рукав:
— Проводи до остановки, а? Мне идти надо…
Он тяжело поднялся, повесил сумку на плечо, проверил, на месте ли нож и наган, и полез сквозь кусты за Миленой.
Наутро он плохо помнил, что было дальше, когда они перевалили кусты. Вспоминалось только, что он долго и подробно объяснял, как найти школу, и когда он точно бывает на работе. Выбравшись из постели, он постучал кулаком по голове, вроде не болит, только слегка подташнивает. Ольга уже ушла на работу. Не утруждаясь одеванием, прихватил полотенце и пошел в летний душ. Вода была замечательно прохладной, и он простоял, пока не вытекла вся бочка. Забросив шланг в бочку, сел в шезлонг.
Проговорил раздумчиво:
— Итак, Милена Ершова… Везет же мне на странных женщин… Нет, трахать ни за что не буду! Нужно же иметь в друзьях хоть одного человека, с которым можно поговорить о фантастике…
Пока наливалась вода в бочку, окончательно пришел в себя. Посмеялся, вспомнив некоторые эпизоды оргии на берегу. Подумал, что сочетание — Юрка-ахинист и Люська, пожалуй, будет поопаснее любой гремучей смеси. Одна надежда, что она его скоро бросит. Закрутив кран, пошел в дом. Не одеваясь, позавтракал. В квартире было тихо и прохладно. Анна Сергеевна как всегда возилась на огороде, и Денис с Ксенией тоже там были. Отпиваясь чаем, Павел со своей большой чашкой в руке бродил по квартире, зачем-то подошел к книжному шкафу, задумчиво прихлебывая чай, смотрел на корешок довоенного издания "Капитала". Фолиант солидный, вместился только на ту полку, на которой Павел хранил словари Даля и "Жизнь растений". В отличие от других, в одночасье перекрасившихся, Павел ничего не выбросил, ни свою богатую коллекцию партийной литературы, ни партбилет. Не стал его демонстративно выбрасывать, и не сдал в райком, как Рындин, например и Кок. Партбилет лежал у него с остальными документами, нехай останется, как память о коммунистической эпохе. К своему членству в партии Павел относился как к неизбежному злу, то есть спокойно, так же спокойно отнесся и к тому, что партия в одночасье рухнула. Довоенный "Капитал" ему завещал дед. Когда он ездил его хоронить, мать отдала Павлу эту книгу, и сказала, что дед незадолго до смерти настоятельно попросил передать ее именно Павлу.
